Мы боимся смерти в том числе потому, что боимся боли в процессе умирания. Не так уж часто людям удается умереть быстро и безболезненно, увы.
Но есть и другая грань, о которой редко задумываются: мы боимся боли, потому что она и есть — смерть. Смерть личности.
Мы не так уж сильно боимся смерти тела, если помыслить его отдельно. Ведь многих устроило бы внетелесное существование с сохранением личности, не так ли? Мы прежде всего боимся утратить личность. А в боли мы ее вполне можем утратить, хотя бы на время.
В обрядах инициации многих древних культур боль обязательна. Это могли быть задания, связанные с тяжелыми лишениями (длительное выживание в дикой природе, например), обряды и ритуалы с прокалыванием частей тела, нанесением шрамов, татуировок, огнем, укусами насекомых и другой живности и т.д.
Зачем? Потому что, например, для того, чтобы родился мужчина, мальчик должен умереть. Чтобы вообще родилось новое — должно умереть старое. Причем умереть придется в реальности — через боль, а не изобразить и сделать вид.
Есть и еще один важный момент: все эти единения с коллективным бессознательным, с потоками, стихиями, полями, с прочими большими пространствами, с богом, если угодно, осуществляются через утрату личности. Чтобы слиться с большим и хоть немного постигнуть его, личность придется на время подвинуть. И в боли это случается порой автоматически: человек становится открыт для большего, хочет он того или нет, осознает он это или не очень…
…Когда я окончательно очнулся от наркоза второй раз, я уже в принципе знал: все прошло хорошо, осложнений не было, хирург сказал «будем жить» и «главное — восстановиться». Но я не успел еще даже сориентироваться в пространстве, как меня с ураганной скоростью потащило вниз….
В боли есть стадия, когда ты не можешь даже кричать. Ты превращаешься в кусок биомассы, у которого есть только его ткани тела, нервные волокна и способность испытывать дичайшие страдания.
Вот так в сознании большинства и выглядит ад. Ты не можешь остановить мучения, ты здесь ни над чем не властен, твоя личность превратилась в комок кровавых соплей, а вместо нее остался лишь безмолвный вопль разрывающейся плоти, движимый только одним стремлением — чтобы это кончилось. Любой ценой — о цене в тот момент невозможно думать. Ты оказываешься как никогда близок к принятию смерти как таковой, потому что фактически уже хочешь ее, призываешь в качестве избавителя от мучений…
Мое сознание, провалившееся в этот ад, даже не показывалось какое-то время на поверхности. Но при этом я не отключался окончательно, и нечто все-таки напоминало мне, что моя личность все же существует. И в этой личности даже есть некая информация о какой-то кнопке, которую можно нажать…
Я не помню, сколько времени ушло на то, чтобы собрать сознание хоть как-то, вытащить его из глубин этой черной жижи ужаса и вообще сообразить, о какой кнопке шла речь. Я помню только, что разными ухищрениями выманивал свою личность из судорожного слияния с кошмаром, как Крысолов дудочкой: я пытался проговаривать мантры и молитвы, какие знал, фокусироваться хоть на чем-то, что мог зафиксировать глазами — пятно света или хоть как-то различимо выдающийся предмет (зрение в тот момент было очень размытым, очков рядом не было), я пытался зацепиться за тихое пиканье монитора с жизненными показателями, к которому был подключен, — хоть за что-то, что могло бы вернуть мне способность управлять собой.
В итоге я смог вытащить сознание на поверхность и справиться хотя бы с правой рукой — найти гребаную кнопку и вызвать медсестру. Остальное тело не слушалось меня в принципе, хотя этого можно было в целом ожидать.
Дальше были три часа танцев с бубнами и разными обезболивающими — ничего особо не помогло, но в процессе были некоторые просветления. Во время которых я успел усвоить две новости.
Хорошая новость была в том, что мои жизненные показатели более или менее вокруг нормы, а значит, шок у меня не развивается и я не умираю. Как минимум, пока. Происходящее — просто истерика тканей и нервов, разрезанных и сшитых в другом порядке и вынужденных срастаться заново. (Хорошо быть образованным и соображающим человеком — подумал я, — как минимум одним страхом меньше.)
Плохая: это значит, что отключиться и потерять сознание, пока показатели в норме, шансов мало. То, что уже пытались мне колоть, не особо помогает. А наркотики может выписать только врач, который придет утром, а утро еще… часах в шести отсюда. И по жизненным показаниям они сейчас не побегут опиаты выписывать. Показатели-то вокруг нормы…
Честно сказать, шесть часов при таком раскладе реально могут показаться сроком совершенно непреодолимым, потому что непреодолимы в таких случаях и пять минут. Я, помню, пару минут всерьез думал о том, можно ли поехать крышей от такой боли? Не помню, к какому выводу пришел, но ясно понял одну вещь: мне придется попытаться в этом выжить и взять это в свои руки. Иначе оно раздавит меня. И если я уж решил выжить, то и личность свою мне желательно оставить при себе, а не слить ее в этот перемалывающий меня кошмар…
При том уровне подготовки решение было смелым, чо уж. А сейчас, при более продвинутом, — я уже умный, я даже не возьмусь. Ну, по крайней мере, постараюсь не доводить. Но тогда выбора не было. Пришлось пользовать и то малое, что умел.
Я попытался еще раз с собой поговорить: в данном случае моя боль — субъективна. Прямой угрозы жизни нет, давление/пульс/обмен кислорода в тканях — всё на месте. Значит, я имею дело с сигналом, который уже выполнил свое назначение и больше низачем не нужен. И я имею полное право пытаться его отключить.
Раз за разом я снова с трудом собирал сознание, фокусировал его на чем-то и вспоминал все то, чего успел нахвататься (по верхам еще тогда, без всякой системы) вокруг саморегуляции. Я выглаживал себя изнутри потоками света, пытался найти хоть какой-то контакт с рефлекторно зажатыми и скрюченными от боли мышцами, расслабить их, пропустить ощущение боли через себя, стараясь не сопротивляться, отделять свое восприятие от хаотических метаний нейронов и вести это восприятие мимо боли…
В какой-то момент мне удалось зависнуть, сконцентрироваться на своем «полете над болью» на целых пятнадцать минут непрерывно! Это показалось просто огромной победой… Но я снова и снова проваливался в состояние комка содрогающейся слизи, сознание падало в эту шахту нарастающего ужаса и снова разбивалось на куски, застывая в параличе и безмолвии, а вместе с этим приходило лютое отчаяние и желание разбить себе голову о стену.
Сизифов труд. Я же знал, что провалюсь все равно: у меня не хватало сил долго выдерживать такую концентрацию, сознание еще не было на эту тему тренированным. И, тем не менее, периоды, когда я все-таки мог подняться над болью, помогли мне пережить эти часы и не утратить человеческий облик. На что он мне тогда сдался, этот облик, я без понятия. Но, возможно, юношеский страх потери лица сделал свое позитивное дело — внес хотя бы немного энергии в мои попытки вкатить камень в гору…
Утром пришел врач и, едва взглянув на мое лицо, цветом вполне сливавшееся с подушкой, выписал мне опиаты, которые мне быстро вкатили, и я благополучно забылся.
Потом, переваривая произошедшее, я думал о том, что вполне осознанно переживал утрату и возвращение собственной личности, и, как оказалось, мог на этот процесс хоть сколько-то влиять. А вместе с этим я хотя бы частично осознал эту близость большего, о которой, видимо, нужно писать отдельно и в несколько ином уже ключе.
Не встречаться с болью мы не можем, как и не встречаться со смертью. Самое трудное для принятия после любого опыта сильной боли — что это неотвратимо по сути. И что если это случится еще и еще, тебе придется переживать это снова. Смириться с этим, кажется, просто невозможно. Но это — самый сильный опыт смирения, который только можно представить. Потому что вместе с принятием боли мы принимаем всю суть этого мира и всю суть нашего пути.
Когда-то, когда в нашем пространстве только появились сайты знакомств, в анкете был странный вопрос: как вы хотели бы умереть? Я не очень понял, о чем это, но ответил как-то не задумываясь и одним словом — ОСОЗНАННО.
И это не изменилось с тех пор. Я хотел бы видеть и понимать, что и как будет происходить со мной в момент перехода.
Этот ресурс мне и дала как вся та ситуация в целом, так и конкретно переживание боли на грани. Именно из тех состояний я немного узнал о том, как личность со всеми ее мыслями, чувствами, опытом и памятью постепенно превращается в некий сгусток энергии, который себя в целом осознает, правда, несколько иначе, чем личность.
Но о встрече с большим, об опыте выхода из тела и той точке, где личность как бы есть, а как бы и нет, — в другой раз.
Читайте полный цикл «Целительная смерть»:
- Тема смерти в моей жизни: как все начиналось
- Что такое смерть как ресурс?
- О том, как я познакомился со своей основной движущей силой
- О проживании физической боли и о ее значении
- О выборе между утратами и об их проживании
- О пересмотре идеи справедливости и о том, есть ли она вообще
- Смерть как инициация или инициация как смерть?…
- Выход из тела: камертон интегрального состояния
- О примирении с одиночеством
- О восприятии смерти других людей
- О страхе собственной смерти
Автор публикации
